Владимир Казаков
что может быть прозрачнее чем дым ремесел чем скрип вечерних фонарей чем Маргарита у излома любовью сдвинутых глубин! она чугунными мостами манит и ранит даль воды и холод округлен ее девичьей шеей и отдален от острия пространств он как обласканный покойник: вот-вот заговорит
я вышел из лавки предсказателя судеб где куски звезд и единственная мебель — это угол образованный стеной и полом иду вдруг он догоняет — в очки вместо стекол вставлено небо — и запыхавшийся: с вас — говорит — еще причитается полтина! я дал деньги тут звезда со свистом сорвалась с небес и грохнулась на предсказателя полтинник упал на мостовую звеня и подпрыгивая он умер я вернулся в лавку чтобы повесить на гвоздь то что осталось но вошли посетители потом другие и так всю ночь и мне пришлось кратко и в простых выражениях объяснять им чего ожидать следует всем
я Дмитриева вспоминал
«...О, коль ужасную картину Печальный гений мне открыл! Безмолвну вижу я долину; Не слышу помаванья крыл Ни здесь, ни там любимца Флоры — Всё тёмно, что ни встретят взоры! Поникнул злак, ручей молчит; И тот, кого весь Юг страшится, Увы! простерт на холме зрится — Простерт, главу склоня на щит!..»
идя вдоль набережной
я вас люблю я вас поверьте моей любви тяжел чугун она молчит перчатку вертит глядит с печалью... я не лгу!
я не не не не не не не не! я не не не не не не не! а по воде скрежещут тени и мы недвижные над ней
хотите каменно останусь накрытый тяжкою спиной... она молчит склонясь над сталью реки изогнуто-стальной
пишись пишись моя поэма! ходи бездумное перо! сижу таинственно и немо про что писать не зная про
толпятся странные виденья толпятся странные виде брожу один средь привидений крестясь при виде привиде
то вдруг в стекло стучится воздух то вдруг в стекло стучится воз открыть окно впуская звезды впуская воздух и мороз!
то вдруг свеча то вдруг ресницы то вдруг свеча то вдруг ресни опять божественное снится с стихами дивными проснись!
вы помните ли вы как я как был как молод и в кузне головы стучал раздумья молот теперь же все иначе же — я пойман как когда ловил чижей
Маня помнишь мы бывало когда бегали детьми что-то камню сонно стало глыбой ляжет на пути я бегу за мной девчурки и за мною Маня ты а собравшись у печурки смотрим в книгу темноты
осенний дождь полуослепший. в лесу стоит промокший леший, он безучастно дождик пьет, кругом сосна ему вздыхает. пчела в дупле, где воск и мед. медведь не чует и не знает. он от дождя бежит в берлогу, его трава кусает в ногу. жена, медведица, подруга, о, жизнь дождливая! как туго! достать картишки, поиграть. играют мишки, дождь слыхать
идти босым — сама погибель. ах, если б, если б сапоги были! и ноги мертвые грязь месят, хрипит груди сырой колодец...
ступнями окровавленными месяц — по колючей проволоке канатоходец. раскаленная песня ржавых шипов, вдаль натянута запекшаяся босая тропа...
за спинами лютеет холод штыков, карликовые деревья, как ветров черепа. а за серым туманом проволочных пут небо задумывает жуткий побег. живые падают, мертвые еще идут: человек человек человек человек
бредет окно ночное, бредет сквозь топи звезд, склоняясь над водою, звеня о стебли верст.
в окне свет тусклый болен, свеча бледна сквозь сон. с бродячих колоколен летит усталый звон.
в стекле дрожат соборы, туман грозит перстом, темно закрыв собою златой порыв крестов.
бредет окно далеко с погасшею свечой. отлит чугунный локон и детское плечо
весна — и прошлогодняя трава и прошлогодние остроты кругом. сосульки повесили носы. моя душа гостеприимна как скворешник. гонимая зима в отчаянье забилась в лоток с мороженым. чириканье поэтов изменивших ей. и оживают твари замерзшие под зимним бутафорским солнцем